– Вовсе не где угодно, – ответил Денисон. – Вероятность протечки падает с увеличением расстояния до пионотрона, причем очень стремительно. Зависит это от целого ряда факторов, и, должен сказать, нам удалось добиться просто поразительной устойчивости. Тем не менее смещение на несколько сотен ярдов не исключено, чему вы сами были свидетелем.

– А не могла ли она сместиться в город или внутрь наших скафандров?

– Да нет же! – с досадой ответил Денисон. – Возможность протечки – во всяком случае, такой, какую можно получить с помощью наших методов, – определяется, в частности, плотностью вещества, уже присутствующего в нашей вселенной. Вероятность того, что место протечки сместится из вакуума туда, где атмосфера будет иметь хоть одну сотую плотности воздуха в городе или внутри наших скафандров, практически равна нулю. Попытка добиться протечки где-нибудь еще, кроме вакуума, заведомо обречена на неудачу – вот почему мы сразу начали свои эксперименты здесь, на поверхности.

– Значит, ваша установка не похожа на Электронный Насос?

– Нисколько, – сказал Денисон. – Электронный Насос осуществляет обмен веществом. А тут мы имеем дело с однонаправленной протечкой. Да и поступает это вещество не из паравселенной.

– Не поужинаете ли вы у меня сегодня, доктор Денисон? – вдруг спросил Готтштейн.

– Вы приглашаете только меня? – нерешительно спросил Денисон.

Готтштейн любезно поклонился в сторону Селены. Впрочем, поклон этот не сделал бы чести и цирковому медведю.

– Я буду счастлив видеть мисс Линдстрем у себя в любой другой день, – сказал он, – но на этот раз мне необходимо поговорить с вами наедине, доктор Денисон.

– Идите, идите, – деловито распорядилась Селена, заметив, что Денисон все еще колеблется. – Завтра я принимаю новую группу туристов, а вам нужно время, чтобы подумать о том, как устранить неустойчивость протечки.

– Ну в таком случае… Селена, а вы сообщите мне, когда у вас будет следующий выходной?

– По-моему, я этого от вас еще ни разу не скрывала. Да мы и раньше встретимся… Собственно, вы оба уже можете отправляться ужинать, а я отключу приборы.

Глава пятнадцатая

Бэррон Невилл переминался с ноги на ногу – будь комната обширнее, а сила тяжести побольше, он метался бы из угла в угол, но в лунных условиях он только делал скользящий шаг то вправо, то влево, не двигаясь с места.

– Значит, ты утверждаешь, что установка работает? Это верно, Селена? Ты не ошиблась?

– Нет, я не ошиблась, – ответила Селена. – Повторяю это в пятый раз. Я считала.

Но Невилл, казалось, не слышал ее. Он сказал торопливым шепотом:

– Следовательно, появление Готтштейна ничему не помешало? Он не пытался прекратить эксперимент?

– Нет. С какой стати?

– И не было никаких признаков, что он намерен употребить власть…

– Послушай, Бэррон, какую, собственно, власть он мог бы употребить? Земля пришлет сюда полицейских или как? И ведь… ты знаешь, что они не могут нас остановить.

Невилл вдруг застыл.

– Они не знают? Все еще не знают?

– Конечно, нет. Бен смотрел на звезды, а потом явился Готтштейн. И я попробовала добиться протечки поля, что мне удалось. А то, другое, получилось раньше. Установка Бена…

– При чем тут он? Это же была твоя идея.

Селена покачала головой.

– Я высказала только неопределенную догадку. Вся разработка принадлежит ему.

– Но ведь ты можешь точно все воспроизвести? Ради всего лунного, не обращаться же нам за этим к земляшке!

– Я думаю, что сумею воспроизвести достаточно полно для того, чтобы наши сами смогли довести все до конца.

– Ну ладно. Так идем!

– Погоди, Бэррон. Не торопись.

– Почему?

– Нам ведь нужна и энергия.

– Но мы же ее получили!

– Не совсем. Место протечки неустойчиво. Крайне неустойчиво.

– Это, по-видимому, можно устранить, ты же сама сказала.

– Я сказала, что мне так кажется.

– Для меня этого вполне достаточно.

– И все-таки будет лучше, если Бен доведет дело до конца и добьется полной устойчивости.

Наступила напряженная пауза. Худое лицо Невилла исказилось, стало враждебным.

– Ты думаешь, что я этого сделать не сумею? Так?

– Ты выйдешь со мной на поверхность, чтобы продолжать работу? – спросила Селена.

Вновь наступило молчание. Потом Невилл сказал сквозь стиснутые зубы:

– Твой сарказм неуместен. И я не хочу долго ждать.

– Я ведь не могу приказывать законам природы. Но думаю, долго ждать тебе не придется… А теперь, с твоего разрешения, я хотела бы вернуться к себе и лечь спать. У меня завтра с раннего утра туристы.

Невилл взглянул в сторону своей спальной ниши, как будто собираясь пригласить ее остаться, но ничего не сказал. Селена, словно ничего не заметив, устало кивнула ему и ушла.

Глава шестнадцатая

– Откровенно говоря, я надеялся, что мы будем видеться чаще, – сказал Готтштейн с улыбкой, нагибаясь над липкой и приторно сладкой массой, которую подали на десерт.

– Ваш любезный интерес к моей работе для меня очень лестен, – сказал Денисон. – Если неустойчивость протечки удастся устранить, то, пожалуй, мое открытие – то есть мое и мисс. Линдстрем, разумеется, – будет иметь довольно большое значение.

– Вы говорите с обычной для ученого осмотрительностью… я не стану оскорблять вас, предлагая вам лунную замену ликера. Как ни твердо мое решение пользоваться только лунными продуктами, эту пародию на земные напитки я все-таки пить не в силах… Не могли бы вы объяснить мне как человеку, далекому от науки, в чем, собственно, заключается значение вашего открытия?

– Попробую, – осторожно сказал Денисон. – Начнем с паравселенной. Сильное ядерное взаимодействие в ней интенсивнее, чем у нас, а потому в паравселенной реакция синтеза, поддерживающая горение звезды, требует относительно малого количества протонов. Массы вещества, эквивалентные нашим звездам, в паравселенной мгновенно изрывались бы – там существует несравненно больше звезд, чем у нас, но они гораздо меньше наших. Теперь вообразим мир, в котором сильное ядерное взаимодействие заметно менее интенсивно, чем у нас. В этом случае даже колоссальные количества протонов будут стремиться к слиянию настолько слабо, что для поддерживания жизни звезды потребуется гигантское количество водорода. Такая антипаравселенная, то есть вселенная, противоположная по своим свойствам паравселенной, будет содержать гораздо меньше звезд, чем наша, но уж эти звезды будут огромными. Собственно говоря, если бы сильное ядерное взаимодействие можно было в необходимой степени ослабить, получилась бы вселенная, состоящая всего из одной звезды, которая включала бы все вещество этой вселенной. Такая звезда обладала бы неимоверной плотностью, но реакции протекали бы в ней чрезвычайно медленно, а ее излучение, возможно, было бы примерно таким же, как у нашего Солнца.

– Если я не ошибаюсь, – перебил его Готтштейн, – существует теория, что именно такой была наша собственная вселенная до Большого Взрыва – единым колоссальным телом, включавшим все вещества вселенной.

– Совершенно верно, – сказал Денисон. – Собственно говоря, антипаравселенная, которую я обрисовал, представляет собой то, что некоторые называют «космическим яйцом», или сокращенно «космо». И для того, чтобы получить одностороннюю протечку, нам необходима как раз такая космовселенная. Паравселенная с ее крохотными звездами представляет собой практически пустое пространство. Можно зондировать ее без конца, но так ни на что и не наткнуться.

– Но ведь паралюди нас отыскали?

– Да. Возможно, они ориентировались по магнитным полям. Однако есть основания полагать, что у планет паравселенной магнитных полей нет вовсе либо они очень слабы, а это крайне затрудняет наши поиски. Зондируя же космовселенную, мы просто не можем потерпеть неудачу. Ведь космо – уже само по себе целая вселенная, и в каком бы месте в нее ни проникнуть, мы всюду наткнемся на вещество.